Когда на рассвете замок был окружен, Морган направил коменданту крепости своего гонца с требованием сдаться; в противном случае он грозил перерезать весь гарнизон. Испанцы отказались вступить в переговоры с пиратами и открыли ожесточенный огонь из пушек.
В городе, который до той поры ничего не знал о высадке пиратов, вспыхнула тревога. Кто бросился в лес, кто приготовился к отпору, а иные, не думая ни о чем, кроме своих сокровищ, попытались скрыть их в глубоких колодцах. Женщины плакали, кругом царили смятение и беспорядок.
Гарнизон замка мужественно сражался; но пираты шли на приступ с неслыханной отвагой. Джон Морган и Хуан Дарьен, вооружившись абордажными топорами, смело бросились к воротам; их соратники под градом пуль не отставали от них.
Ворота, не выдержав мощных ударов, рухнули, и пираты огненной лавиной устремились внутрь.
Несколько мгновений спустя гарнизон сдался.
– Кое-чего мы уже достигли, – сказал Морган, – но предстоит еще немало повозиться, прежде чем город будет нашим.
– Если желаете, штурм города я возьму на себя, – предложил Хуан Дарьен.
– Нет, лучше займитесь крепостью и разрушьте ее до основания, а я с остальными пойду на город.
Не мешкая, Морган со своими людьми двинулся на Портобело. Предстояло взять еще два крепостных замка – большой и малый. Во главе первого стоял испанский губернатор, он командовал гарнизоном королевских солдат; а малый замок находился под началом дона Диего де Альвареса, возглавлявшего отряд торговых людей, которые взяли в крепость свои семьи. Там же была донья Марина с дочерью Леонорой.
Пренебрегая опасностью, Морган ворвался в город под огнем пушек, которые по приказу губернатора палили из большого замка. Пираты кинулись грабить дома, проникли в монастыри и обратили в пленников всех монахов и монахинь.
Внезапно раздался оглушительный взрыв: это Хуан Дарьен, заперев в замке пленных испанцев, поджег пороховой склад.
С зубчатой стены второй крепости губернатор созерцал страшную картину, понимая, что и ему готовится та же участь.
Атака второго большого замка не заставила себя долго ждать. Первый натиск пиратов был отражен. Пушки защитников наносили тяжелый урон нападающим, не умеряя, однако, яростной отваги тех, кто оставался в живых. Наиболее отчаянные бросились с топорами к воротам, но погибли под огнем испанцев, не достигнув цели: ворота не поддавались. Морган заметно приуныл.
– Поджечь! – крикнул Хуан Дарьен.
Казалось, все уже было заранее припасено для исполнения этого приказа: с горящими факелами, с бочонками смолы и серы пираты ринулись к воротам.
Первые ряды тут же поплатились жизнью за свою смелость, следовавшие за ними в ужасе попятились, потом, опомнившись, вновь бросились вперед. Долго продолжалась упорная борьба, но, наконец, раздался торжествующий вопль, – огненные языки пламени взмыли вверх, и вскоре крепостные ворота рухнули.
В открывшуюся брешь бушующим потоком хлынули пираты. Но защитники города решили умереть, сражаясь; едва лишь первые люди Моргана проникли в замок, как на них обрушился ливень гранат, больших и малых бочонков с порохом; падая в огонь, они взрывались и сеяли смерть и ужас среди нападающих.
Морган и Хуан Дарьен громкими возгласами и собственной беспримерной храбростью воодушевляли своих людей, пираты не щадили ни усилий, ни жизни, и все же им пришлось отступить.
Перевес был явно на стороне королевских солдат, все сулило им победу. Отчаяние овладело главарями морских разбойников. Стиснув зубы, они отвели колонну назад в безопасное место. Защитники крепости поспешно заделали брешь в стене.
– Испанцы оказались упорнее, чем я ожидал, – сказал Джон Морган, нервно теребя длинные усы. – Мы понесли огромные потери, а оставшиеся в живых упали духом.
– К сожалению, это верно, – ответил Хуан Дарьен, – но такое упорное сопротивление невольно приводит мне на память слова нашей вчерашней пленницы. Помните, она сказала, будто наш лазутчик – предатель.
– И все же отступать нельзя, – продолжал Морган, словно не расслышав обвинения, брошенного против Железной Руки, – отступление было бы равносильно самоубийству, ведь вдохновленные победой испанцы бросятся нас преследовать. Как быть с ранеными, да и корабли наши слишком далеко.
– Об отступлении нечего и думать! Если испанцам, как можно предположить, известны наши силы, это еще больше воодушевит их. Ну, Железная Рука, не попадайся мне в руки!
– Вы еще верите этой сказке?
– Как же не верить? Разве ему не следовало бы давно вступить в бой, как мы договорились?
– Возможно, ждать осталось недолго.
– Не надейтесь на его помощь.
– Так поглядите же, – с радостью крикнул Морган, указывая рукой на замок.
Из малого замка донеслись до них торжествующие клики, над зубчатой стеной взвился английский флаг.
– Что это значит? – воскликнул Хуан Дарьен.
– Это значит, что Железная Рука на деле опровергает гнусную выдумку женщины! – ликовал Морган.
– Адмирал, тысячу раз прошу прощения за то, что я усомнился в вашем подопечном.
– Все складывалось так, что я и сам начал сомневаться. Однако сейчас не время болтать, заставим наконец этих упорных псов сдаться.
– Начнем штурм сызнова и по всем правилам!
– Велите тащить лестницы, да самые широкие, чтобы лезть наверх сразу втроем; пригоните сюда из города людей, пускай приставят лестницы к крепостным стенам. И поживее шевелиться. Скоро день, к вечеру мы должны овладеть замком.
– Все будет исполнено, – сказал Хуан Дарьен и поспешил в город.
VIII. БЫВШИЕ СОПЕРНИКИ
За всю ночь Хосе-рыбак ни на минуту не прилег отдохнуть. Он проводил дона Энрике в его временное убежище, находившееся невдалеке от малой крепости, которую защищали городские торговцы. Это был просторный, но пустой и заброшенный дом, куда лишь время от времени наезжали из Панамы торговцы, ожидавшие прибытия испанских галер.
За домом присматривала семья старого привратника. Как только Хосе-рыбак появился вместе с доном Энрике, привратник поспешил открыть все комнаты и залы.
– Позаботьтесь о том, чтобы с улицы не видно было света, – сказал Хосе, – входную дверь не запирайте, но окна занавесьте поплотнее. Я скоро вернусь.
Дон Энрике вошел в комнату. В голове его теснились мысли о донье Ане, о Моргане, о пиратах, о детстве. Он, богатый наследник одного из самых родовитых семейств Мексики, вынужден был при роковых и загадочных обстоятельствах бежать, покинуть родину и жить среди пиратов!
Его память с жестокой четкостью нарисовала ему все, что произошло в тот вечер на балу у доньи Марины; воспоминание жгло его; чем, как не черной клеветой, возведенной на него в этом доме, объяснить приказ вице-короля об его изгнании из страны?
– Мне бы хоть на один час вернуться в Мексику! – воскликнул юноша. – Дон Диего насмеялся надо мной, а я бессилен покарать его. Из-за него я потерял родину, имя, семью, все, все, даже будущность – ведь я обещал Хулии, что настанет счастливое время и я вернусь, но разве я властен сдержать свое обещание? Разве я смею вернуться в Мексику?
И дон Энрике уронил голову на грудь, позабыв все на свете ради горьких воспоминаний и смутных надежд.
– Вот и мы, – неожиданно раздался чей-то голос.
Дон Энрике вскочил и увидел перед собой Хосе-рыбака с двумя парнями, по виду отчаянными головорезами.
– Что слышно в городе? – спросил дон Энрике.
– Ничего, решительно ничего; все спокойно, никто и не думает о пиратах, никто не предполагает, что они тут, под боком. Думаю, это верное дело.
– А что вам удалось сделать?
– Многое. Этих двух надежных молодцов мы поставим у входа, поручив им проверять и впускать в дом наших ребят да смотреть за тем, чтобы отсюда никто не улизнул. Сюда будут прибывать и являться к вам все, кого я успел оповестить. Спрашивать у них пароль незачем, ведь прежде чем они попадут к вам, их проверят эти молодцы. Но всем нашим ребятам надо знать вас в лицо, да и вам неплохо с ними познакомиться. Я сообщу, когда выступать, а сейчас мне надо идти.